Все доказуемое вульгарно - Жан Кокто.
Ознакомившись с Вашим письмом, я подумал, что мои взгляды на историю звукозаписи, как на процесс “обратной эволюции”
разделяют не многие. Выяснилось, что слепо верящих в научно-технический прогресс, а правильнее сказать, глухих сторонников его гораздо больше, чем
я предполагал. Есть у них и лидер. В меру образованный москвич Раиль Кунафин. Под его присмотром, как мне показалось, преданные ему
единомышленники уже приготовились собрать у населения старые патефонные пластинки, граммофоны Берлинера, а также аппараты “Telefunken” и
торжественно сжечь их на Красной площади.
Чтобы предотвратить развитие страшных для меня событий, я готов снова и снова переубеждать всех тех, кто так
мыслит, без исключения. В первую очередь я намерен изменить представление зомбированных аудиофилов о том, что такое деградация
качества звукозаписи.
В статье “«Хай-энд» умер, да здравствует «Хай-энд»” (см. “АМ” № 1 (36) 2001, с. 35-140) я уже пытался сделать
это, опираясь на ярчайшие образы Босха, но, как оказалось, безуспешно. Буду пробовать еще раз, подкрепив свою позицию более
привычными аргументами.
Для начала внесем ясность в вопрос о том, что такое качество
звукозаписи. С моей точки зрения, это способность записи доносить до слушателя суть самой музыки ну и еще некоторые ее атрибуты по
предложенному мной ранее списку [1]. Если согласиться с этим определением, то тенденцию к утрате звукозаписью данной способности
человечество наблюдало в течение последних 100 лет, хотя и не замечало ее. Утраты эти объясняются тремя причинами:
1. По мере внедрения в технологию звукозаписи результатов научно-технического
прогресса путь музыкального сигнала в студийном оборудовании, из-за его нескончаемого усовершенствования и усложнения постоянно
увеличивался.
2. В процессе усовершенствований звукозаписывающего оборудования расширялись его
эксплуатационные возможности, а значит, возникали новые поводы для вмешательства звукорежиссеров-вредителей в записываемую
фонограмму.
3. Из-за перманентных революций в форматах звукозаписи участвующие в производстве звукозаписей работники студий сбились с
истинного пути, то есть утратили ясное представление о высших целях, к которым им следует стремиться. В результате произошла подмена таких целей
на приземленные задачи маркетинга.
Тот факт, что качество записи зависит от количества и качества, используемых в звукозаписывающем оборудовании электроэлементов, мне кажется, не должен
вызывать сомнений. Утверждение это основано не только на моем субъективном опыте, но и на результатах многих объективных измерений. Инструментально
установлено, что усложнение передающего многокомпонентный сигнал оборудования приводит к значительному увеличению мощности комбинационных
продуктов нелинейных искажений, тогда как мощность продуктов гармонических искажений растет заметно медленнее.
Эти результаты не являются неожиданностью. Еще 58 лет назад Р. А. Брокбэнк и А. А. Васс (R.
A. Brockbank, A. A. Wass) теоретически показали [2], что увеличение порядка нелинейности усилительного тракта. вызывает катастрофический рост
мощности комбинационных продуктов искажений многокомпонентного сигнала, в нашем случае музыкального. Порядок же нелинейности тракта, как известно,
растет всякий раз, когда число электроэлементов, через которые следует сигнал, увеличивается и в особенности, когда эти элементы соединяются
цепью следующих друг за другом четырехполюсников. Порядок нелинейности усилителя также возрастает при охвате его ООС [3].
Замечу, что с позиций слухового восприятия из всех, объективно измеряемых искажений
комбинационные - самые зловредные. В отличие от гармонических, которые маскируются слухом, комбинационные искажения, точнее левую часть их
спектра, слух не маскирует. Именно поэтому звуковой мусор, имеющий комбинационную природу, обрушивается на наше подсознание в первую очередь (1).
Мной приведена только одна из весомых, причем совершенно объективных причин деградации
звучания в “длинных” звуковых трактах. На самом деле их гораздо больше, среди них есть и совершенно неизученные, но это уже другая тема.
Однако все идет своим чередом. Саунд-инженеры, занятые проектированием оборудования
звукозаписи, по-прежнему нацелены только на коэффициент гармоник, а поэтому обсуждаемые проблемы не вызывают у них ни интереса, ни
озабоченности.
Я же далек от этого богемного весьма замкнутого клана и поэтому придерживаюсь иных
правил. Одно из них гласит: если возможен выбор между тем, чтобы использовать в тракте дополнительное звено, выполняющее некоторую новую,
пусть даже полезную функцию (например, эквализацию АЧХ) или не использовать его, но сохранить при этом более короткий путь прохождения
музыкального сигнала, то я предпочту короткий путь. И хотя правильная эквализация позволяет улучшить тональный баланс записи, качество ее в
целом (то есть по всей совокупности показателей звучания) обязательно проиграет.
Теперь займемся аудиоархеологией. Попробуем проследить, как и в какой степени, тракт
профессиональной звукозаписи разрастался в длину и ширину с течением времени. В качестве показателя этого разрастания я буду называть число
активных элементов, задействованных в звукозаписывающем оборудовании, так как в основном именно в них сосредоточены вызывающие деградацию звука
нелинейности.
Итак, грамзапись в своей изначальной, то есть чисто акустической версии обеспечивала
кратчайший из всех возможных путь прохождения звука от музыканта до слушателя. Путь этот включал концентрирующий звуковую энергию рупор с
установленной в его горле слюдяной мембраной. Мембрана улавливала звуковую энергию и превращала ее в механические колебания пера (резца); последнее
оставляло на вращающемся с частотой 78 об/мин восковом диске модулированный звуком спиральный след в форме извилистой
канавки.
Затем методом гальванопластики след этот переносился на матрицу, при помощи
которой из шеллачной массы, точно так же как и пуговицы, штамповались пластинки. Такие пластинки с изображением на этикетке
ангела с пером Берлинер назвал граммофонными (см. фото), а сам процесс записи - акустическим.
Воспроизведение грампластинки на граммофоне было обратным, то есть зеркальным по
отношению к процессу акустической записи, поэтому можно условно принять, что длина тракта запись-воспроизведение равна удвоенной
длине тракта акустической записи.
Сразу обратим внимание на то, что электроэлементов в акустическом тракте запись -
воспроизведение не было вообще. Были только натуральные, то есть акустические и механические, преобразования звука, хотя не
исключено, что в таком экологически чистом тракте возникали нежелательные нелинейные искажения, но, я так думаю, достаточно
низких порядков.
Массовое производство акустических грамзаписей продолжалось с 1898 по 1925 год. Затем в грамзаписи под флагом
“Electrical proсess” произошла первая Великая электронная революция.
Почти одновременно сразу во всех граммофонных компаниях в тракте звукозаписи появились электроэлементы: микрофон,
электронный усилитель на 3-4 лампах и электромеханический рекордер (тогда еще без ООС). Электрозапись вызвала всеобщую эйфорию.
Вера в магию электричества была тогда очень сильна, именно поэтому довольно быстро на
смену граммофону пришло электрозвуковоспроизведение, осуществляемое с помощью электромагнитного звукоснимателя, электронного усилителя и
громкоговорителя.
Электрический процесс звукозаписи казался более прогрессивным еще и потому, что позволял
реализовать две трудно осуществимые при акустической записи функции. К ним следует отнести возможности относительно просто устанавливать баланс
громкости записываемых инструментов и голосов (выстраивать так называемый инструментальный баланс) и регулировать тембр звучания записи и ее
уровень.
78- оборотная грампластинка благополучно просуществовала 50 лет. Но время, а также
появление на рынке катушечных магнитофонов, в конце концов, обнажили главный недостаток шеллачной грампластинки. Длительность звучания
пластинок формата “гигант” равнялась 4 минутам, а формата “гранд” 3 минутам. Осознавая реальную угрозу захвата аудиорынка магнитными
звукозаписями, фирма “Columbia”(US) в 1948 году выпускает в свет новую, так называемую долгоиграющую грампластинку (Long Play). Ее отличали
микроканавка (microgroove) и частота вращения 33 и 1/3 об/мин. Благодаря этим нововведениям длительность звучания пластинки увеличилась в шесть раз
по сравнению с 78-оборотной.
Долгоиграющая грампластинка сразу оказалась востребованной, хотя никто в то время не
подозревал, что шаг этот в истории звукозаписи станет роковым. Но тогда перспектива микрозаписи (так ее еще называли) казалась лучезарной. Такой
оптимизм объяснялся тем, что в среде саунд-инженеров господствовала уверенность в том, что идеальное качество записи достижимо с помощью
совершенствования всего трех параметров: расширения частотного диапазона, снижения уровней гармонических искажений и уровня шума. К 1948 году
условия для этого уже сложились. Были разработаны акустические системы, а также конденсаторные и ленточные микрофоны, способные передавать полный
частотный диапазон, да и виниловая масса оказалась менее шумной, чем шеллачная. Разработчики долгоиграющей пластинки, естественно, не хотели
ударить в грязь лицом и взялись за осуществление в новом формате записи всех экстремальных требований к вошедшему тогда в моду высококачественному
звуковоспроизведению (High Fidelity). Заодно вспомнили и о лежавшем 27 лет под сукном патенте известного физика Блюмлейна на двухканальную запись
непосредственно на стенках канавки грампластинки под углами 45/45 градусов. Благодаря этому изобретению долгоиграющая пластинка с 1958 г.
официально стала стереофонической. Не буду касаться этого новшества, так как о своем негативном отношение к стереофонии я уже подробно писал (“АМ”
№ 2 (37) 2001, с.153-159).
При переходе на долгоиграющую пластинку технических новшеств было так много, что процесс
грамзаписи и используемое ранее оборудование нуждались в кардинальном реконструировании.
Например, для того чтобы обеспечить требуемый частотный диапазон, необходимо было
использовать микроканавку определенного размера, которая должна читаться иглой с радиусом закругления, не превышающим 16 мк. В связи с этим
пришлось отказаться от употребления стальных и деревянных воспроизводящих игл и перейти на алмазные и сапфировые. Применение сверхтвердых игл стало
причиной выбора более эластичной, чем шеллак, виниловой массы и т. д. И таких, казалось бы, мини-революций с последствиями было не мало. По этой
причине, а также из-за спешки, разработчикам не удалось разглядеть все отрицательные последствия своих нововведений. К примеру, необходимость
прописывать частоты до 16 кГц вынудила конструкторов рекордера применить в нем электромеханическую ООС, что, в свою очередь, повлекло за собой
создание управляющего рекордером весьма сложного, электромеханического устройства. Только гораздо позже, да и то лишь отдельные специалисты
догадались, что качество записи на долгоиграющую пластинку сильно пострадало от использования в рекордере электромеханической
ООС.
Таких черных дыр в технике звукозаписи образовалось достаточно. Спотыкались часто на самом
простом: к примеру, для новых, более широкополосных конденсаторных микрофонов, по известным причинам обладавших меньшей чувствительностью,
чем ранее применяемые угольные и динамические, потребовались более сложные микрофонные усилители. А это опять же привело к непредвиденному увеличение
длины пути музыкального сигнала. Тогда же получили распространение многоканальные звукорежиссерские пульты с существенно расширенными
функциональными возможностями. Это тоже вызвало удлинение тракта звукозаписи.
Таким образом, по сравнению с оборудованием, предназначенным для записи пластинок на 78
об/мин, сложность нового оборудования возросла примерно в 4-5 раз, и это без учета самой криминальной части тракта записи - студийного магнитофона.
Вспомним, что даже в лучших в студийных магнитофонах тех времен, например в “Studer С37” или “Ampex 350”, музыкальный сигнал проходил путь из 11
ламповых каскадов! А если принять во внимание, что первичная фонограмма, до ее переноса на лаковый диск, подвергалась переписыванию как минимум три
раза, то, воспользовавшись арифмометром, можно подсчитать, что музыкальный сигнал в магнитофонах преодолевал дополнительно 33 каскада усиления. О
том, что каждая магнитофонная перезапись вызывает потери прозрачности звучания, знали все работники студий вплоть до уборщиц, однако все они
молчали, так как боялись потерять работу.
Анатолий Лихницкий.
Перепечатано с сайта http://www.inthouse.ru/
Часть [1]
[2]
[3]
|